Она улыбнулась:
– Ну, вы ведь многого ждали от этой консультации. Мечтали начать все сначала...
– Все-таки зря я это затеяла. Сейчас у нас и правда не все ладится, но так было не всегда. Просто у Фрэнклина слишком уж трудное время. Прежде он не был таким.
Не был?! О боже...
–Незачем извиняться за поведение Фрэнклина, миссис Аверс. Вы не отвечаете за его слова и поступки.
– Нет? Да вы посмотрите на меня! – Я раскинула руки в стороны, предъявляя все свои жировые отложения. – Мы ведь ищем корень зла. Так вот, я не виню Фрэнклина. И хочу, чтобы вы поняли, почему он стал таким. Прежде он был милым и внимательным.
Когда ты была стройной блондинкой и тебе было ближе к тридцати, чем к сорока.
Явысморкалась и полезла в сумочку за ключами, забыв, что на машине уехал Фрэнклин.
– У нас еще есть время, миссис Аверс. Не спешите. Давайте обсудим, что вы сейчас чувствуете. Возможно, вам станет легче.
– Я... я не хочу обсуждать свои чувства.
– Ладно. – Она повернулась в кресле. – Тогда давайте поболтаем... о ваших туфлях.
– О моих туфлях? – Я тупо посмотрела на свои туфли и лишь через пару секунд, оценив шутку, усмехнулась. – Я не смогу обсуждать Фрэнклина за его спиной.
– Вы хотите себе помочь? И потом, он сам сделал выбор и ушел.
– Но...
Доктор Мэйз внимательно смотрела на меня поверх очков в металлической оправе и молчала. Казалось, она не знает, как вытащить меня из лабиринта, в котором я заблудилась.
– Что ж, – заговорила она наконец, – обсудим другие проблемы. Насколько я поняла, ваши дети в летнем лагере...
Я еще раз высморкалась и кивнула.
– Девочки или мальчики?
– Ну... каждого по штуке.
– И вчера вы их навестили? Как все прошло?
– Это... отдельная история...
Тут пришлось прерваться и промочить горло. Я наполнила стоявший на столе стакан и подрагивающей рукой поднесла к губам. Направляясь сюда, я не собиралась делиться подробностями кошмарной поездки. Но что-то важное менялось во мне прямо на глазах – во всяком случае, мои представления о том, что можно и что нельзя обсуждать с доктором.
– А у вас есть дети?
– Четверо.
– Никогда не получали от них по лбу собственными сентенциями?
– Постоянно.
– Вчера Барбара-худышка вернулась, чтобы уесть Барбару-толстуху. Боже, мой голос, мои интонации, мой отвратительный сарказм, моя ненависть... И все это изливала на меня родная дочь. Смотрели “Изгоняющий дьявола”? Ну, где демон вселился в маленькую девочку и нечеловеческим голосом изрыгал проклятия ее устами? В Рикки точно вселилась я сама полугодичной давности. Она настолько стыдилась моего вида, что не рискнула даже приблизиться ко мне прилюдно. Отвела в сторону и выдала по полной программе: я просто тряпка, нет во мне ни капли гордости, я совершенно опустилась, ну и так далее...
– И что вы ей на это ответили?
– А что тут можно ответить? Она права.
– Итак, муж и дочь на вас ополчились. И вы, похоже, с ними солидарны. А что же сын?
– Джейсон? Он обрадовался мне. Но я случайно услышала – о боги, как же больно! – как он объясняет приятелям, что я его тетя.
– И смолчали?
– Посмотрите на меня. Я же кошмар семьи. Я не хотела позорить его...
– Это он вас опозорил. Неужели вы всегда ставите чувства своих близких выше собственных?
– Да, конечно...
Откуда-то из глубины дома, вроде бы со второго этажа, донеслись приглушенные гитарные аккорды. Я перевела взгляд на окно. С ветки клена на меня смотрел маленький кардинал с ярко-красной грудкой. Вдали, над озером, сверкали паруса сер-фингистов. Я вытерла платком лицо и повторила:
– Да. Я ведь мать.
Ее голос был едва слышен:
– А вам никогда не казалось, что незачем списывать все проблемы на лишний вес? Что, возможно, они возникли гораздо раньше, когда вы еще были стройной?
– Чушь! Пока я была стройной, все шло отлично. Фрэнклин меня любил, дети мною гордились. Черт, да я сама гордилась собой.
– И с мужем вы были очень близки?
– Да, мы... ну, болтали о том о сем.
– О чем-то личном?
– В основном о делах. О всяких домашних заботах. О друзьях, детях...
– И никогда не обсуждали свои чувства, переживания, проблемы?
– Нет, ничего такого мы не обсуждали.
– Нет? Но почему?
– Трудно сказать. Наверное, мой муж не так воспитан. Да и я тоже. Мама умерла, когда я родилась, отец, журналист, был вечно занят. Сколько себя помню, мы обсуждали только политику, события в мире. Словом, то были настоящие, серьезные беседы.
– Мужские беседы.
– Да. Все остальное отец считал трепом, годным только для женских журналов.
– Мило.
– Такой уж он был человек. И потом, для задушевных разговоров была Сара-Джейн.
– Сара-Джейн?
– Моя подруга.
Сара-Джейн умерла, а Фрэнклин бросил.
– После той ночи, когда она умерла, жизнь моя словно полетела под откос. Я бросила курить и начала набирать вес.
– Вы уверены?
С минуту доктор Мэйз изучающе смотрела на меня, потом выбралась из-за стола.
– Пойду приготовлю чай. А потом вы расскажете мне о своей подруге Саре-Джейн.
Ее спокойствие отрезвляло. Гитарист наверху сфальшивил и сбился посреди такта, но упрямо продолжил с той же ноты. Я теребила шелковые складки юбки. Очередное платье Сары-Джейн – едва ли не последнее, в которое я еще влезала. Что-то на подоле неотвязно щекотало ногу, я отыскала выбившуюся из подрубки нитку и оторвала. Оставалось только надеяться, что платье мое не расползется по швам – хотя бы до возвращения домой.
Я была уверена, что из кабинета доктора Фрэнклин поехал в свой офис. Но его машина стояла перед домом, из багажника высовывался большой чемодан. Пока я расплачивалась с таксистом, из дома вышел Фрэнклин с охапкой одежды на вешалках. Меня он заметил, лишь столкнувшись нос к носу. И отшатнулся.