Вот как? Тут меня окликнул девичий голос. Мишель налетела на Кэмерона с прощальными объятиями. Увидев ее, я приросла к земле и с трудом выдавила подобие приветливой улыбки. Мишель всегда была худеньким ребенком, но сейчас превратилась просто в скелет. Я потрясение рассматривала девочку, пока она щебетала.
– Если кто из парней слишком разгорячится, сразу звони мне, – напутствовал Мак.
– Смеетесь? Да я позвоню, если они не разгорячатся! – И девочка с хохотом потянула Кэмерона к месту посадки: – Бежим, папа, я должна прорваться во второй автобус. А не то придется всю дорогу распевать песенки с мелюзгой.
Кэмерон серьезно покачал головой:
– Никак не могу этого допустить. Ладно, друзья мои, подождите, я скоро.
Отец с дочерью поспешили прочь. Спина Мишель, прикрытая лишь завязками топа, состояла из выпирающих хрящей и торчащих острых лопаток. Длинные, как у отца, руки и ноги напоминали хрупкие соломинки, соединенные обтянутыми кожей мослами.
Я обернулась к Маку с немым вопросом и наткнулась на его взгляд.
– Что это с Мишель? Мы давно не виделись... Тебе не кажется, что она слишком... (Как бы поосторожнее выразиться?)Э-э... стройная?
Мак посмотрел на меня с неким новым интересом.
– Слишком стройная? – повторил он раздельно и отчетливо, словно приглашал меня вслушаться в звучание этих слов.
– Помню, Кэмерон жаловался, что дочь затеяла какую-то диету, сильно похудела, но чтобы так...
Эвфемизмы кончились, я умолкла.
– Значит, слишком стройная, – подытожил Мак, откинулся на спинку скамейки и преспокойно закрыл глаза.
Мягкое, просеянное сквозь листву солнце играло тенями и бликами у него на лице, все время изменяя его выражение. Пауза затягивалась, я сидела как на иголках, сцепив одеревеневшие пальцы на коленях. Куда девать руки, если не держишь сигарету, – проблема по-прежнему неразрешимая. Прошла вечность, прежде чем Мак поднял голову и в упор уставился на меня пронизывающим взглядом единственного глаза.
– Барбара, почему ты никогда ничего не скажешь прямо?
Я изумилась. Беседа слишком резко перескочила на мою персону, да и вопрос задел. Разве я так уж фальшивлю?
– Ты спросила, не кажется ли мне, что Мишель “слишком стройная”. Что ж, можно и так сказать. Но тогда придется объявить Ниагарский водопад струйкой воды, а Вторую мировую войну – небольшой сварой. Мишель не “слишком стройная” – она чудовищно истощенная девушка. Я прозвал ее “прекрасной водомеркой”. А теперь ответь ты на мой вопрос. Почему так боишься называть вещи своими именами?
– Видишь ли, воспитанные люди – как ни странно – стараются избегать грубости.
– Прямота – это не грубость. Это просто прямота. И кстати, кратчайший путь между вопросом и ответом.
Мак закинул руку на спинку скамьи – как тогда, в баре.
– Черт с тобой, Мак Паркер. Уговорил. У Мишелль анорексия?
– Блестяще! – Насмешник зааплодировал. – Верно, тяжелое расстройство аппетита.
– Ее лечат?
– Да, спохватились наконец. Сидела на диете всю зиму, пряча свои мослы от родителей под толстыми свитерами. Когда я приехал, сразу же поднял шум.
Все это в голове не укладывалось. Я привыкла считать анорексию уделом неблагополучных семей. Дочери таких любящих родителей, как Мирна и Кэмерон, просто неоткуда заиметь столь тяжелое нервное расстройство.
– Одной любви мало, – сказал Мак. – Нужно еще уважение и такт. Уверен, Мишель вдруг ощутила, что совсем не управляет своей жизнью. Над ней вечно довлеет страх разочаровать отца, не оправдать его ожиданий.
– Да Кэмерон просто обожает дочь!
– Она тоже его обожает. Именно поэтому стремится любой ценой стать не просто хорошей, а идеальной, безупречной дочерью. Его гордостью. Объявит он себя республиканцем – она тут же помчится на митинг республиканской партии. Бросит вскользь, что учиться нужно на одни пятерки, – она в лепешку расшибется, лишь бы оставаться круглой отличницей. Да ты вспомни, как Кэмерон представляет ее гостям: “А вот моя гордость, идеальная дочь!”
– В шутку, просто в шутку!
– Барбара, дети не понимают взрослых шуток. Да и шутка ли это, если вникнуть?
И я попыталась вникнуть. Настолько привычные слова, сами собой соскакивающие с языка в сходных ситуациях, что даже перестаешь вдумываться в их смысл. Что на самом деле стоит за ними для меня, для моих детей? “Познакомьтесь, моя дочь Рикки. Вылитый отец. Вот Джейсон – другое дело, весь в меня”. Что слышала сама Рикки в этой шутливой фразе? Что я отдаляю ее от себя, что больше привязана к сыну? И не потому ли она отталкивает меня сейчас, что я невольно оттолкнула ее первой? Я никогда не задумывалась, какими словами представляю гостям своих детей. А вдруг невольно я навязывала имсвои ожидания, налагала обязательства, загоняла их под маски?
– А как же Мирна? Такая отзывчивая, заботливая мать. Не могла же она не заметить, что с дочерью творится что-то неладное.
– Мирна несчастна, если не вкалывает по двадцать пять часов в сутки. Вот и жизнь Мишель она загрузила под завязку, каждую минуту расписала – уроки, секции, благотворительность... У девочки совершенно не осталось времени побыть просто ребенком. В конце концов она поняла, что сама может решать только одно – сколько ей есть. Или не есть.
Автобусы тронулись. Пронзительные гудки, напутственные выкрики. Я тоже помахала – только чтобы не выделяться. Сомневаюсь, что Рикки и Джейсон хотя бы взгляд бросили в мою сторону. Вот будь здесь Фрэнклин, другое дело. Тогда они не отлипали бы от окон до самой автострады. Исполнив ритуал, я села на скамейку. Мак тронул меня за плечо, я отстранилась.